ДЕДУШКА 10/10

По несчастью или к счастью, истина проста:

Никогда не возвращайся в прежние места.

Даже если пепелище выглядит вполне,

Не найти того, что ищем, ни тебе, ни мне.

--Г. Шпаликов

Проживая очень далеко от места описываемого события, я узнал о нём лишь годы спустя…  Подчеркну с горечью, что событие это не считалось «вселенским» или даже достойным какого-либо упоминания в семейных мифах.

Был у нас с братом дедушка (здесь я не открываю Америку).  Живой.  Тёплый.  Тихий и неразговорчивый.  В семье он просто БЫЛ.  Помогал, когда его об этом просили.  Любил в одиночестве столярничать в сарае.  Разрешал нам и соседской малышне наблюдать за его работой, даже давать ему «советы».  Его жена, наша бабушка, давно умерла.  Мы дедушку слушались и тихо любили.  Он отвечал тем же, не более.  Разумеется, мы ощущали, что он нас тоже «тихо» любил.  Но, занятые своими детскими делами, мы и не ожидали открытой сердечной теплоты.  Просто не представляли себе, что это такое.

Дедушка толково и немногословно отвечал на наши ребячьи вопросы.  Остальные, взрослые члены нашей семьи, никаких вопросов ему не задавали, считая себя занятыми более важными делами.  А какие могли быть вопросы?  Дедушка, он и есть дедушка.  В семье хватало забот: работа, работа, работа и «добыча» еды.  Этим жили все вокруг.  Это же было и темой типичных домашних разговоров.  В них твои ощущения принимались к «рассмотрению» только если ты начинал себя плохо чувствовать.  Такой подход мог служить дополнительной иллюстрацией выживания по Дарвину.

Я, разумеется, могу понять ваш язвительный вопрос: а где же, наконец, «возвышенное» в твоём списке семейных предпочтений, скажем, где экспрессионисты, где сюрреалисты?  Где, хотя бы, тот же Сальвадор Дали?!  О, критики, как я вас понимаю!  Впрочем, были книги…  Были…  Некоторые даже хорошие…  Позволю себе встречный вопрос: каким был быт величайшего Иоганна Себастьяна?  Ответ: запредельно убогим.  Он, однако, находил время…  И место…  Парить…

Но я отвлёкся, извините.  Из совершенно туманных источников и обрывочных семейных преданий следовало, что множество дедушкиной родни погибло в совсем не давние времена.  Насколько я помню, никто никогда не отважился спросить об этом самого дедушку.  Допускаю, чтобы не ранить воспоминаниями или же избежать попытки «принудить» его к ответу.  Нам же с братом было вполне достаточно мифов.  Тем более, что мы слышали их краем уха, и только.  Никто не удосужился просто сесть с нами и рассказать о них подробней.  Не исключаю, что, будучи спрошен, дедушка мог бы сам прояснить упущенные в мифах детали или же показать нам их несостоятельность.  Но у нас было множество других детских забот.  Так что мифы оставались на периферии нашего сознания.  Они как бы жили сами по себе, имея лишь отдалённое отношение к дедушке.  А ведь он оставался единственным в семье ЖИВЫМ звеном цепочки, осуществлявшим «связь времён».  Увы, цепочки больше нет, а изрядно поблёкшие мифы таковыми и остались до сих пор, когда даже дедушкин давний уход стал сам по себе мифом.

Когда дедушке «стукнуло» примерно семьдесят пять, он стал проявлять неожиданно глубокий интерес к нашему садово-огородному участку, который его никогда прежде не интересовал.  Скорее, он даже испытывал к нему некоторое отвращение.  Не к работе в саду, как таковой, а, как я понимаю сейчас, избегая шумных семейных собраний, сопровождавших такие поездки.  Он старался держать от них едва заметную дистанцию и всегда ездил туда в одиночку, на автобусе, отказываясь от наших предложений его подвезти.  Как доказательство своей новой «привязанности» к сельскому труду он привозил домой овощи и фрукты.  Даже когда дедушка там бывал в межсезонье, ему удавалось порадовать семью тем, что, казалось бы, уже и не должно было давать какой-либо урожай.  Вид свежей зелени и вызванный им восторг настолько затмевали собой кроткое недоумение двух его дочерей, наших мамы и тёти, что у них не возникало никаких вопросов к дедушке.  А они могли бы возникнуть.  Не «суровые» вопросы «семейного совета», а совершенно невинные, из простого любопытства.  Однако, дедушку не принято было спрашивать.  С ним было, как бы, и так «всё ясно».

Время течёт…  Дедушки не стало.  Вскоре наша тётя наказала брату освободить ящики дедушкиного письменного стола, выбросив из них «всё лишнее».  Первое, что брат увидел, был аккуратно завёрнутый огромный пакет писем, адресованных дедушке «до востребования».  Что за чертовщина?!  Разумеется, у него (у нас) был свой почтовый адрес.  Кроме того, в пакете были черновики писем, отправленных дедушкой по обратному адресу на конвертах.  Адресатом оказалась наша соседка по садовому участку, тихая одинокая женщина лет пятидесяти.

Так мой брат, ещё школьник, оказался посвящён в совсем другую жизнь нашего дедушки.  Эта долгая его переписка открыла брату совершенно непредставимую сторону личности дедушки.  Он оказался не сухим и немногословным старичком, а умным, мягким и ласковым человеком.  Этот, другой дедушка, умел метко и красочно описывать свои наблюдения, в том числе и над нашей семьёй; и, что ещё более важно, приоткрывал завесу тайны над целым рядом старинных семейных мифов…  Этот, другой дедушка создал небольшую коллекцию своих собственных нежных стихов…

С печальным опозданием в годы мы с братом осознали, что в нашей старой семейной иерархии, даже несмотря на вполне уважительное к дедушке отношение, ему не с кем было поделиться своими чувствами: ему не нашлось равных среди своих…  Тех, кто ЗАХОТЕЛ бы его выслушать…  Понять… Оценить…

В один, вовсе не добрый день, брат был «застигнут» нашей тётей за чтением (безотрывным перечитыванием!) дедушкиного эпистолярного наследия.  Одного её взгляда на письмо, выхваченное из его рук, было достаточно, чтобы оценить содержимое всего пакета (вот она, женская интуиция!).  Вслед за тем она демонстративно-брезгливо собрала письма в мешок, распорядившись тут же выбросить «всё это» в мусорник.  Брат не решился ослушаться.

Так мы потеряли нашего дедушку второй раз.