В глуши пролетарского рая (продолжение) 10/10

ТЕРРА-КОД

Почти что на весу, под звёздами Кремля

Гуляю я в лесу — лесу еловом. Для

Прохожих не знаком, живее всех живых,

Как в горле снежный ком у елей голубых.

А в муравейнике (и выморщен, и щупл)

Завис в крутом пике полузабытый труп.

Гремит кольчугой рать — не злобствует народ,

А если покопать, упрёшься в терракот.

Опасный труп глядит во все концы Руси,

На мой последний скит, еси на небеси!

Не на кобылу (чёрт!) — я влез на броневик.

В душе переучёт и в магазине книг,

Где, смолота в муку болезнью левизны,

Надежда К. (ку-ку) такие видит сны:

«Я, Цинь Шихуанди, повелеваю: встань

И вырви из груди, как из горшка герань,

Хотя б на Хэллоуин, под тыквенный канкан,

Код, где известен ПИН всех обречённых стран!»

ВИТИЯ

Рукой навылет, взглядом набекрень

Ораторствовал, чавкая картаво,

Вития. Продолжался божий день,

Тень на плетень прищурилась лукаво.

Я жаждал независимости от

Иллюзий неиспытанной свободы.

Сосед прикрыл осклабившийся рот,

Вкусив червя, торчащего из плода.

Кружились над просёлком кумачи,

Определяясь к стае журавлиной…

Торчали у дороги кирпичи

Церквушки, что состарилась повинной.

День догорал и митинг, свет погас —

Во мгле и петь, и водку пить сподручней.

Среди бредущих буйствующих масс

И я не прочь продёрнуть под огурчик.

Мы жили на посылках у мечты,

Не веровали, врали год от года,

Вытравливая русские черты —

Всю душу испоганили народу!

ДРУГУ

Однажды ненависть прошла,

Как долгая зима,

И засияли купола,

И просветлела тьма.

Во времени не застолбить

Мой воспалённый взгляд,

Минувшего не воротить —

В народе говорят.

В народе глухо говорят

О вкусе колбасы,

О том, что много лет стоят

Кремлёвские часы.

Ещё в народе говорят,

Что века не пройдёт,

Как, налатавшие заплат,

Мы двинемся вперёд.

А я по-прежнему стыжусь,

Что мой бумажник пуст,

И замечаю, что сержусь,

Не размыкая уст.

А я по-прежнему сушу

Всегда сырой «Пегас»

И чутким сердцем не служу

Тем, кто не верит в нас.

Я в одиночестве хожу

Глядеть за горизонт,

С собой подарок твой ношу —

Состарившийся зонт.

И ночью каждою гляжу

Один и тот же сон:

Как на ладонь уселся жук

За день до похорон.

Да, я по-прежнему такой,

Каким я раньше был,

Как будто с едкою тоской

На брудершафт не пил,

Как будто не было во мгле

Немилосердных вьюг,

Как будто не в сырой земле

Единственный мой друг!

Я отнесу тебе, как брат,

Последнее «прости».

В народе злобно говорят,

Что, если потрясти

ЦеКа... Ты спи, не обращай

Внимания на них…

Тебе — горящий иван-чай,

Тебе господень стих.

ПРИИСК

Картинно опадает жёлтый лист,

Как шелкопряд на ниточке крутясь…

Скульптурный пионер, лихой горнист,

С утра трубил о том, что началась

Пора забвения, и мне давно пора

Туда, где вьюга шашку наголо,

Где белые сугробы намело

И до весны не съехать со двора.

Я стану коротать своё теперь,

Как сумерки в погоду и метель.

Дубовая поскрипывает дверь,

Поскрипывает тихо колыбель…

Когда дрова обрушатся в печи,

Расколется избушка бубенцом

И пламя разгоревшейся свечи,

Сверкнув, как обручальное кольцо,

Скользнёт по полу, стенам, потолку,

По небу сквозь узоры на окне,

«Отрадно, что нас прибыло в полку»

Промолвит месяц звёздам в вышине...

Я стану коротать своё теперь,

Как сумерки в погоду и метель.

Дубовая поскрипывает дверь,

Поскрипывает тихо колыбель.

Я вспомню ласточек над быстрою рекой,

Настырной стрекозы веретено...

Всё минуло — минует и покой,

Который испытать не суждено.

Когда душа не в силах не гореть,

Глазам грозят сомнение и боль.

Достаточно ли просто умереть

На прииске в районе Бодайбо?

Я стану коротать своё теперь…