Бенвенуто Челлини. Монологи 10/10

1

Нет, я не знал, какого цвета страх.

Быть может, рыжего, как пламя в горне,

Когда течёт расплавленная бронза

По жёлобу, чтоб стать, застыв,

Героем усекающим Медузу.

А, может быть, он – чёрный, точно ночь

Без звёзд и без луны; как креп,

В который наши вдовы облачатся,

Когда мужья полягут на войне,

Разорваны ядром иль аркебузой.

Или он бел, мой страх, как простыня,

На коей мать моя меня рожала.

И в мир иной ушла; её не помню:

Был слишком мал желанный* – Бенвенуто.

Не знал я страха. Выхватить клинок

Из ножен мне труда не составляло.

Лишь будь обидчик рядом. Может быть,

По молодости пылкой в этот миг

Свободу я с разнузданностью путал.

Отец мой добрый флейту мне вручил.

Желал он, чтобы сын его любимый

Стал игрецом, но с детства ненавидел

И флейту я, и наглую виолу,

Что время отнимали у меня.

Пустое дело – что мне звук пустой! –

Искусству я иному обучался

У лучших мастеров: из серебра

И золота я отливал изделья.

Фигурки ангелов на пряжке ременной,

Букетик листьев в греческом каноне,

И разные другие безделушки,

Прекрасные, – для важных горожан.

Флоренция – мой дом, но не был я

Привязан к ней, как вертопрах к девице.

Всё ветер злой меня носил: нигде,

Как шар сухой травы, я не прижился.

Отец мой добрый этим огорчался,

Всё звал домой любимого сынка…

Где ты теперь, конструктор инструментов –

Органов громких, лучших клавесинов?

Быть может, там, на небе создаёшь

Не из пород древесных – из ветров

Из облака – прекрасные виолы,

Что так когда-то сын твой ненавидел?

Бенвенуто* – в переводе "долгожданный"

2

Я был ребёнком маленьким, когда,

С игрушками играя, взял я в ручку

Диковинную новую игрушку:

В траве на солнце нежилась она.

Её зажал в ручонке я, а дед мой,

С лицом, белее мела, стал меня

Упрашивать, чтоб я ему отдал

Забавку эту, но  ещё сильнее

Я сжал в ладошке диво-скорпиона.

Тогда отец мой добрый подскочил,

Взяв то, что было под рукой – и тут же

Отрезал хвост разящий и клешни.

Садовых ножниц лязг я помню, так же,

Как помню огорчение моё.

Теперь с верхушки дней и лет я вижу:

Случайностей на свете не бывает.

Всё в свой черёд: стилет, клинок, кинжал ли,

С пушком наивным над губой дрожащей,

Вдруг юность пылкая даёт нам в руку.

А старость – порошки, микстуры, уксус,

Клистир и грелку. Доброе же детство

Нам дарит впрок чудесные игрушки –

Живые, настоящие, с шипами.

Вот, мой Персей отсёк башку Медузе,

Как добрый мой отец – клешни и хвост,

В ладошке детской, твари ядовитой.

И кажется мне иногда, что это

Моё, безглаво, изломилось тело

В ногах героя; смотрит мне в глаза,

Моя же голова, ещё живая.

3

Пришёл в артель к нам некий Торриджани,

Изрядный в деле медалист и скульптор.

Увидев там сработанные мною

Изделия из золота с камнями,

Машкерками, младенцами – и вазы

Из серебра, в листве, с пружинной ручкой, -

Он приглашал меня к себе работать

За плату лучшую, и я уже почти что

Согласен был. Но он похвастал нам,

Собравшимся в кружок, как он однажды,

Во гневе, Микеланьоло сломал

Ударом кулака с размаху нос, –

И будто бы тот хрустнул, как бисквит.

И я его возненавидел люто:

Не только что работать у него,

Не мог я видеть черт, мне ненавистных,

Красивого и смелого лица!

Божественный МикеланьОло! враг,

Мой враг навек тот, кто тебя обидит!

Но в жизни то – в искусстве же не так.

Когда отлил Персея я из бронзы,

Поставил я на площади его

Напротив твоего Давида – смотрит

Отрезанная голова Медузы

Тому в глаза – и каменеет он

В веках, в каррарский мрамор облачённый.

4

А Торриджани этот кончил плохо.

В Испанию уехал. Изваял

Однажды он Мадонну, но заказчик,

Аркоса граф, сыгравши недовольство,

Гораздо меньше заплатил – и, пылкий,

В ужасном гневе, названный* художник

Разбил резцом железным изваянье.

В тюрьме закончил дни горячий Пьетро.

И всех накажет Бог, кто, движим злобой,

Божественного гения обидит.

*Лексика частично сохранена автором

5

И вот явилась моровая язва.

Народу много полегло, но как-то

Я не боялся – то ли нрав мой хмурый

Мне помогал, то ли ещё что, – только

Придумал я себе забаву: сделал

Себе пищальку я собственноручно,

Отшлифовал: у папы во дворце,

Да и во всей Италии, ручаюсь,

Вы не найдёте лучшего зерцала,

Чем ствол гладчайший сказанной* пищали.

Так вот, себе придумав развлеченье,

Ходил я за Ворота, на охоту,

Там, в диких лозах много голубей.

Вспугнув, стрелял я пулею свинцовой –

Не дробью, глаз оттачивая меткий.

И так домой я нес к закату связку

Тяжёлых жирных голубей… Стрелок

Отличный я – и первым ремеслом

Могла бы быть война мне – не искусство

Лить вазы для огрызков и костей,

Обглоданных добрейшим кардиналом…

Пока чума бесстрастно уносила

Моих друзей в холодную могилу,

Я голубей стрелял – и был я весел

Охотничьим занятием, как вдруг,

Я тяжко занемог – недуг известный

Мне вздул волдырь у левого запястья.

И вся рука покрылась чем-то вроде

Мельчайших язв. Провёл я накануне

С девчонкой ночь, служанкою синьоры,

Синьора эта отличалась зрелой

Красою черт и вольным поведеньем.

*Лексика частично сохранена.

6

Как я сказал уже, в войне искусной

Заслуги бранные мне были б, верно,

Отрадой большею, чем те, что нынче

Приносят славы скудо золотые.

Когда Климент* укрылся в башне, пушки

Мне стали вдруг заказанным издельем:

На немца и испанца их направив,

Фитиль приставив, ядра посылал

Отлитые в литейном горне гнева

И удали, и храбрости – и славы

Я получил почётные флорины.

Весь Рим был взят – не взят был Бенвенуто

На пару с башней; с папой с горсткой малой

До власти жадных, хитрых кардиналов,

Чьи шапки красные немало пуль и ядер

Ландскнехтских и испанских приманили.

Понтифик мне сказал: Челлини храбрый,

Ты с Марсом дружен так, как с Аполлоном!

Два сроду несовместные начала

Ты совместил в себе, мой Бенвенуто!

*Понтифик Климент Седьмой

7

И так немало причинял вреда

Я немцам и заносчивым испанцам.

Погиб Бурбон*, военачальник важный,

Кода пищаль я разрядил в толпу

Негодных; также мной убит полковник

Понтифику служивший, перешедший

На сторону врага. Он, по-испански,

Кичливо шпагу спереди носил.

И этой шпагой надвое разрезан

Он был, когда я разрядил мой кречет –

Ядро в клинок попало – все дивились,

И сам понтифик. Также принц Оранский

Был покалечен мной – осколком хлама

Железного попал ему в лицо,

А мул под ним – так замертво и рухнул:

Мне послужили сакр и фальконет!

Жалеть врага? – На ум не приходило

Мне никогда обидчика жалеть.

Однажды, оскорбил меня прохожий

(Сидел я за столом в кругу друзей).

Пообещал ему я, что лицо

Ему попорчу – подстерёг его я,

Из-за угла напал и свой кинжальчик

В лицо ему направил, но успел

Он на беду свою отворотиться,

И в ухо угодил ему стилет.

И умер он в сию секунду… Нет,

Я не жалел своих врагов нисколько.

*Герцог Карл III де Бурбон принимал участие в походе на Рим в мае 1527 года. Он возглавлял немецкие наёмные войска и пал одним из первых при восхождении на стену города. Ему оторвало голову ядром. Челлини пишет, что попал в него из пищали, скорее всего, хвастаясь.

_____________________

8

Ах, неуёмный Бенвенуто!

Тебя я вынужден прервать.

Постой! – ещё одна минута –

И будет поздно: опоздать

Нельзя мне: добрый мой читатель

Враждой проникнется ко мне,

Как ты, недобрый мой приятель,

Горел пристрастием к войне.

Но бронза дивная Персея

Тебя могла бы исцелить:

Змееволоса, ворожея

Навечно в бронзу превратить.

И ты б молчал пред безмятежным

Спасеньем, грезя наяву,

Подняв отсеченную нежно

Медузы зрящую главу.

                        1 – 8 дек. 2024